Биография

БОРИС РЫЖИЙ
* * *
Я в детстве думал: вырасту большим —
и страх и боль развеются как дым.
И я увижу важные причины,
когда он станет тоньше паутины.
Я в детстве думал: вырастет со мной
и поумнеет мир мой дорогой.
И ангелы, рассевшись полукругом,
поговорят со мною и друг с другом.
Сто лет прошло. И я смотрю в окно.
Там нищий пьёт осеннее вино,
что отливает безобразным блеском.
...А говорить мне не о чем и не с кем.
--
1996
-------------------------------------------
А потом приходила она -
танцевала на мёртвой листве.
И поил её - о, до пьяна -
нищий дождь. И мерещилось мне,
что, танцуя, поёт она. Но
слов не мог разобрать. Закусив
губы, тупо смотрел за окно,
чтоб однажды на этот мотив
положить нашу грубую речь.
Ах, друзья, если б знал те слова...
Дождь смывал её волосы с плеч
её хрупких. Шумела листва.
--
1995
------------------------------------------------

 

* * *
Не покидай меня, когда
горит полночная звезда,
когда на улице и в доме
всё хорошо, как никогда.
Ни для чего и ни зачем,
а просто так и между тем
оставь меня, когда мне больно,
уйди, оставь меня совсем.
Пусть опустеют небеса.
Пусть станут чёрными леса.
пусть перед сном предельно страшно
мне будет закрывать глаза.
Пусть ангел смерти, как в кино,
то яду подольёт в вино,
то жизнь мою перетасует
и крести бросит на сукно.
А ты останься в стороне —
белей черёмухой в окне
и, не дотягиваясь, смейся,
протягивая руку мне.
  ------------------------------
Так гранит покрывается наледью
 
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, –
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет тёплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная –
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше чёрного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-чёрною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стёклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился – доселе не верится –
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное – это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда –
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. «Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся».
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
_________
 
 

Россия — старое кино...

Россия — старое кино.  
О чем ни вспомнишь, все равно  
на заднем плане ветераны  
сидят, играют в домино.
 
Когда я выпью и умру —  
сирень качнется на ветру,  
и навсегда исчезнет мальчик  
бегущий в шортах по двору.
 
А седобровый ветеран  
засунет сладости в карман:  
куда — подумает — девался?  
А я ушел на первый план.

1997

 ----------------------------------------

 
С антресолей достану «ТТ»,
покручу-поверчу –
я еще поживу и т.д.,
а пока не хочу
этот свет покидать, этот свет,
этот город и дом.
Хорошо, если есть пистолет,
остальное – потом.
Из окошка взгляну на газон
и обрубок куста.
Домофон загудит, телефон
зазвонит – суета.
Надо дачу сначала купить,
чтобы лес и река
в сентябре начинали грустить
для меня, дурака.
Чтоб летели кругом облака.
Я о чем? Да о том:
облака для меня, дурака.
А еще, а потом,
чтобы лес золотой, голубой
блеск реки и небес.
Не прохладно проститься с собой
чтоб – в слезах, а не без.
2000
 
стихи









Наблюдатель. 40 лет со дня рождения Бориса Рыжего  (Евгений  Рейн, Юрий Буторин и Наталья Иванова о поэте)